• Главная
»
• Секты и культы
»
• Сектоведение
»
• Александр Дворкин: “Моя работа сродни ассенизаторской”

Александр Дворкин: “Моя работа сродни ассенизаторской” - 28.02.13

Александр Дворкин: “Моя работа сродни ассенизаторской” 

К существованию сект в России успели привыкнуть. Но для семей, чьи дети попали под влияние сектантов, последней надеждой вернуть их к нормальной жизни остается историк, профессор богословия, президент Центра религиоведческих исследований во имя св. Иринея Лионского Александр Дворкин. Он рассказал корреспонденту “Россiи”, как не стать жертвой тоталитарной секты.

– Александр Леонидович, сразу хочу уточнить некоторые детали вашей биографии. О вас в Интернете ходит множество слухов, основными авторами которых являются члены секты сайентологов. Например, что вы были женаты на американке после эмиграции из России в 1977 году или то, что вы много лет работали на радио “Свобода”.

– Точнее даже, они говорят, что я женился на американке для получения гражданства США. Так вот, американское гражданство я получил в 1984 году в ходе процесса натурализации (я прожил в США 15 лет как политический эмигрант), когда я и близко не помышлял о женитьбе. Кстати сказать, когда я вернулся в Москву, мое российское гражданство, как незаконно отнятое, было восстановлено. А жена моя русская, она родом из Челябинска, и женился я на ней уже по возвращении из эмиграции домой. На радиостанции “Свобода” я действительно работал, но в течение достаточно короткого времени. В США я в основном занимался учебой. Окончил Нью-Йоркский университет со степенью бакалавра по специальности “русская литература” и Свято-Владимирскую православную духовную академию со степенью кандидата богословия. А в 1988 году в Фордхемском университете я защитил докторскую диссертацию. Уже после этого я устроился на радиостанцию “Голос Америки”, а через 2,5 года – на “Свободу”. Там я проработал всего полгода, после чего начались августовские события в Москве, и я принял решение вернуться в Россию.

– Стало быть, образование ваше с сектами никак не связано. Почему же вы решили заниматься именно этим?

– Приехав в Москву, я начал работать в Московской патриархии. Священник, у которого я работал, попросил меня заняться сектами, которые тогда только набирали обороты в нашей стране. Я отказался, сказав, что я историк, кабинетный ученый, и вообще стремлюсь преподавать и заниматься исследованиями, а про секты почти ничего не знаю. Но священник справедливо отметил, что я единственный сталкивался с этой проблемой, пока жил за границей.

Это был 1992 год. Вскоре к нам стали приходить родители, чьи дети попали в секты. Их горе потрясло меня. Так я начал беседовать с ними, читать литературу. В марте 1993 года я собрал первую конференцию по проблеме распространенной тогда секты “Богородичный центр”. Сейчас они называются “Православная церковь Божией Матери Державная”. На той конференции я впервые употребил термин “тоталитарная секта”, то есть организация, подконтрольная одному человеку, обманывающая при вербовке, наносящая вред своим членам путем контроля их сознания, жестоко эксплуатирующая их и регламентирующая все аспекты их жизни.

Конференция прошла успешно, после чего ко мне стали обращаться журналисты с вопросами о других сектах. И чтобы отвечать им, я все больше копался в проблеме, читал все больше литературы. Через некоторое время я понял, что все равно уже занимаюсь этой темой, а раз так, то нужно делать это профессионально. Так 5 сентября 1993 года, появился Информационно-консультационный центр святого Иринея Лионского (ныне – Центр религиоведческих исследований).

– Во скольких судебных процессах вы поучаствовали за это время?

– На самом деле их было меньше, чем принято считать. Был один громкий процесс, когда на меня в суд подала целая группа сект (в том числе сайентологи, кришнаиты, муниты и “Свидетели Иеговы”) из-за моей первой брошюры на сектантскую тему “10 вопросов навязчивому незнакомцу”. Этот длинный судебный процесс я выиграл. С тех пор я участвовал в двух процессах, помогал ответчикам: секта “Свидетели Иеговы” против челябинских журналистов и секта неопятидесятников против новокузнецкого священника. Оба процесса мы выиграли. Ну и еще на ряде я выступал в качестве эксперта.

– На ваши книги часто жалуются. Особенно на “Сектоведение”. Вас обвиняют в намеренных преувеличениях и неточностях.

– Первое издание “Сектоведения” вышло в 1998 году, потом она во все более расширенном виде переиздавалась в 2000 и 2002 годах. Книга постоянно обновляется, в нее включается новый материал, исправляются старые ошибки. При работе с таким объемом материала (последнее издание – более 800 страниц убористого шрифта) избежать мелких неточностей невозможно. Особенно потому, что организации, о которых я пишу, закрыты в плане информации. Я стараюсь избегать неточностей и всегда прошу сообщать мне о найденных ошибках. Но все они периферийны. В общем, за всю информацию в книге я отвечаю. Не забывайте и о том, что задача секты – говорить, что в книге все неправда. Я думаю, главный критерий истинности содержащейся в книге информации в том, что ни одна секта не рискнула подать на нее в суд. Знают, что я все могу подтвердить документально.

– Те же сайентологи считают, что вы преувеличиваете специально, чтобы отвратить людей от их учения.

– Я ничего не преувеличиваю. Ссылки в моей книге стоят всюду, и информацию я перепроверяю по нескольку раз. А в случае с сайентологами ничего преувеличивать и не нужно. Достаточно рассказать очевидное, чтобы понять, насколько это страшно. Просто зачастую сами члены сект, которые критикуют меня, не совсем понимают, что творится внутри. У них ведь поэтапная система посвящения. Например, я знаю о секте сайентологии куда больше, чем ее рядовые члены.

– Как вы вообще относитесь к критике в свой адрес? Вас часто называют пропагандистом Русской православной церкви, частью ее агрессивной политики по отношению к другим религиям.

– Нормально отношусь к критике. А что касается РПЦ, то я к ее руководству никакого отношения не имею. Я православный христианин и только. А политикой Церкви не занимаюсь, никаких решений за Церковь я не принимаю. Этим занимаются другие люди. Но лично я не вижу ни в политике Православной церкви, ни в своих убеждениях ничего агрессивного. По-моему, неотъемлемый признак свободы выбора – это разнообразие информации. Чем больше у человека информации, тем он свободнее в своем выборе. Моя задача – предоставить людям данные, отличные от тех, которые им предоставляют секты в своих рекламных проспектах, дать им возможность сравнить. Это не пропаганда, а профилактика. Ну а религиозная свобода немыслима без религиозной критики. И если эти организации считают себя религией, в чем у меня есть веские основания сомневаться, то пусть они участвуют в споре со мной и с другими критиками.

На самом деле подавляющее большинство тоталитарных сект религиями не являются. Это лишь крайне жесткие идеологические или коммерческие организации. Давайте посмотрим, как эти объединения реагируют на критику? Разве что-то изменилось в их подходе к людям после того, как уже на протяжении многих лет появляются сообщения о тех ужасах и зверствах, которые царят внутри них? И сравните с этим, например, ужасный случай педофилии в Римско-католической церкви. Меры были приняты немедленно. Они честно рассказали об этой проблеме, выплатили компенсации пострадавшим, удалили людей, которые были в этом скандале замешаны, и т.д.

– Сколько сейчас сект на территории России?

– Статистики такой нет. Посчитать их очень сложно. Например, есть “Центр дианетики”, есть “Сайентологическая церковь”, “Нарконон”, “Гуманитарный центр Хаббарда” и еще целый ряд отдельно друг от друга зарегистрированных организаций. Но на самом деле все они – лишь разные вывески секты сайентологии. А например, “Трансцендентальная медитация” и “Университет Махариши” зарегистрированы не как религиозные, а как общественные объединения. Целый ряд вообще не зарегистрирован. Но если считать не различные прикрывающие организации, а непосредственно секты, то получается порядка 60–80 крупных, известных на всю Россию, и тысячи региональных, городских и даже районных сект.

– А с регионами ваш Центр как сотрудничает?

– Я постоянно езжу с лекциями, конференциями, консультациями. В Новосибирске, Екатеринбурге, Уфе, Твери нам помогают коллеги и единомышленники. Они делают ту же работу. Мы постоянно координируем работу и обмениваемся информацией.

– Какие секты наиболее опасны?

– Самая опасная секта – это та, в которую попали ваши близкие. Нет сект, которые были бы менее опасными, чем другие. И если ко мне приходит мать, чей сын попал в секту, для нее было бы слабым утешением узнать, что ей по большому счету повезло, так как есть куда более крупные и влиятельные секты.

– А безопасные секты есть?

– Я считаю, что среди тоталитарных – нет. А среди классических есть. Например, баптисты. Уважаемая христианская секта, с которой наша Церковь ведет богословский диалог. Изначально в термине “секта” вообще не было ничего негативного или унизительного. Обычный безоценочный социологический термин.

– А может тоталитарная секта эволюционировать в классическую?

– Да, развитие секты – вообще очень динамичный процесс. Сегодня, например, на грани раскола находится “Московская Церковь Христа”. Она же “Международная Церковь Христа”. По воздействию на личность раньше они были среди лидеров. Но произошел раскол на тоталитарное и умеренное направления. Посмотрим, что будет дальше. Ведь большая часть тоталитарных сект не держится дольше одного поколения. Около 70% из них прекращают существование со смертью лидера. Например, мне кажется, что такая судьба постигнет мунитов со смертью их учителя и “мессии” Муна. Пока, во всяком случае, я не вижу человека, который мог бы занять его место. Скажу крамольную мысль: мне даже немного обидно, ведь я их столько лет изучал.

– В секту попадают люди в состоянии духовного поиска?

– Обычно туда попадают те, кто переживает состояние стресса. В секту никто никогда не приходит сам. Людей всегда приводят, заманивая через сокрытие информации, через недобросовестную рекламу, через открытую ложь.

– И как же быть родным тех, кто попал в секту?

– В первую очередь – не отчаиваться. Большая часть людей на всю жизнь в секте не остается. Рано или поздно они уходят оттуда. Вопрос в другом – когда это случится и в каком состоянии человек вернется. Родственникам тех, кто попал в беду, нужно подумать, что занимало в последнее время близкого человека, были ли у него проблемы. Если проблемы были в семье, то нужно постараться их исправить. Вообще помощь попавшему в секту – это в первую очередь дело семьи. Существует мнение, что в секту попадают только дети из неблагополучных семей. Это неправда. Просто шансы на выход из секты больше у человека из дружной, крепкой семьи.

– Как вести себя с жертвой? Разговаривать, убеждать?

– Ни в коем случае. Первое, что слышит попавший в секту человек, – это то, что ему страшно повезло. Что он, ну, скажем, попал в общину тех избранных, кто спасется после страшного суда, и т.п. А все, кто говорит ему обратное, – враги. Ему говорят: “Вот увидишь! Ты расскажешь им о нас, и они будут настраивать тебя против”. То есть протесты своих близких человек воспринимает как подтверждение правоты секты. Поэтому если в первые три дня жертву перенастроить не удалось, то потом лучше вообще не говорить о секте. Ведь у него с ней начался “медовый месяц” – первый период. Это сродни первой любви, когда парень влюбился, а ему говорят, что девушка ему не подходит. Разве он будет слушать?

Лучше сказать ему: раз разговоры о секте приводят только к ссорам, а вы его любите и не хотите ругаться, то лучше закрыть эту тему. С жертвой нужно говорить о хорошем. О счастливых моментах в жизни семьи, например. И вы увидите, что скоро “сектантская псевдоличность”, как говорят психологи (то, что в просторечии называется “зомби”), отойдет на второй план и сквозь нее будет проглядывать подлинная личность вашего близкого, которого вы знали и любили. Еще нужно собирать информацию о секте, но не навязывать ее жертве. Можно просто оставлять какие-то распечатки на столе. Рано или поздно, когда никого не будет дома, он сам их прочитает. Полезно познакомиться с близкими членов этой секты или с ее бывшими членами. Они поделятся с вами опытом. Дома нужно оставаться ласковыми, любящими и очень толерантными. Контролирование сознания никогда не бывает стопроцентным. Рано или поздно у человека возникнут сомнения, ваша задача – не пропустить этот момент и предложить встречу со специалистом.

– С каким специалистом?

– Можно позвонить нам, и мы подыщем того, кто сможет помочь. Специалист возьмет на себя разговоры о том, что происходило с жертвой в секте. Простой психолог, к сожалению, может не владеть нужной информацией. Мы порекомендуем тех, у кого она есть.

– А когда нужно начинать беспокоиться самой жертве?

– На вербовочной стадии: “Разрешите к вам обратиться”. Потому что потом может оказаться поздно. Если обещают все, сразу и много – это тоже повод беспокоиться. Есть английское выражение “itТs too good to be true”, то есть “это слишком хорошо, чтобы быть правдой”. Если на вас давят и требуют немедленно принять решение – это тоже симптом. Это вообще прием агрессивного маркетинга вроде “Спешите! Количество мест ограниченно”. Вам не дают времени подумать. Ну и если человек после трех фраз ведет себя с вами как лучший друг – это, конечно, повод задуматься в искренности его чувств.

– В какой области от секты больше всего вреда?

– Это, конечно, зависит от каждого человека в отдельности, но я бы разделил вред от тоталитарных сект на 4 направления. Это вред на уровне личности, семьи, общества и государства. Наверное, каждый из них ужасен, но все же деньги – это дело наживное. Хуже, когда человек теряет свою свободу, когда он посвящает свою жизнь организации, о которой мало что знает. Ну и, как верующий человек, я не могу не сказать об опасности для души, которая еще страшнее, чем опасность для физического здоровья. Многие секты настолько извращают духовную жизнь человека, что он оказывается в духовном тупике, который может привести его к самым страшным поступкам.

– Сектанты заманивают к себе людей, пользуясь специальными приемами?

– Есть целый ряд психологических приемов, которым обучают вербовщиков. Но мало кто из них владеет всей полнотой картины. Каждый выполняет свою маленькую функцию, а в сумме получается мощное воздействие на личность. Задача одного – завлечь человека, другого – найти его слабые стороны, третьего – заманить на свою территорию. Чужая территория – это вообще мощный прием. Всем нам знакома ситуация, когда мы попадаем в чужую компанию и стараемся не выделяться, разделить увлечения окружающих, чтобы о нас не подумали плохо. Так и в секте. Вам не дают остаться одному, с вами постоянно присутствует “друг” из секты, который все время мягко, но неослабно оказывает на вас давление, направляя ваше поведение. А за переменой поведения последует и перемена мышления – это психологический закон.

– Секты были всегда?

– Да. Но тоталитарные секты – это новое явление. Их предтечами в XIX веке были мормоны и “Свидетели Иеговы”. А как массовое явление тоталитарные секты появились после войны, в 50-60-х годах. На этот всплеск повлияла целая совокупность факторов. Разнообразие оккультных учений в среде интеллигенции, непрерывное дробление постпротестантских сект, экзотические народные верования, распространение психоанализа, культурная революция и наркотическое расширение сознания 60-х годов. В этом ряду стоит и массовая голливудская кинопродукция, которая сблизила континенты, но на самом примитивном, “попсовом” уровне. Например, монастырь Шаолинь стал известен всем благодаря кино. И, конечно, нельзя забывать об опыте воздействия на личность тоталитарных государств.

– За почти 12 лет, которые вы занимаетесь сектами, вам полюбилась ваша работа?

Понимаете, эту работу я воспринимаю как церковное послушание. Конечно, радуюсь, когда вижу какие-то результаты. Но в целом я бы сравнил ее с работой ассенизатора. Может, ассенизатор и любит свою работу. Когда он все почистил, ему, конечно, приятно. Но в целом. Кто-то ведь должен заниматься и этим, и теперь я знаю, что буду делать это до конца жизни.

Мария Дмитриева

оригинал статьи см. здесь:
http://www.rgz.ru/arhiv/16.09.2004/rassled/txt5.html